нет P.S. Сам себя цитирую...Господи как же приятно то а... :rofl: P.p.s. Вот высший пилотаж акростих+телестих: Ю.Н. Верховскому Юлою жизнь юлит в чаду своих повтороВ. Рассеянно бредя, ты проглядел еЕ; И слушал тишину, и слушал в поле вечеР, Юдоль тоски земной переплавляя в стиХ, Не требуя наград, шагая неустаннО – , И в тридцати годах спокойных чистых слоВ Каким зерном нагруз твой полновесный колоС! Ах: что нам пожелать поэту в этот сроК? Немного радости да отдыха немногО… Да чтобы Муза та, которой он ведоМ, Ревниво сторожа его скупую славУ, Опередив других, не уступая праВ, Верна, как и всегда, к нему стремила дланИ И, скромный юбилей приветствием почтиВ, Чтоб с нами здесь она, ликуя, возгласилА: Ура! – Верховскому, – ура! ура! виваТ!
НоутбукиНакомоде, повторю + :give_rose: "замечательность" произведения, как правило, от псевдонима или фамилии автора мало зависит, скорее уж после того, как он становится известен широкой публике....
А вот еще круче, втройне: МнОгОлюбезный друг, волшебник и поэт! Ах, ТоТ велик в веках, чья лира грянет храбро ГиМн, Воспевающий акростихи КонстАбра, УзЛы Его «К. Л.» и мудрый кабинет! ЛаЛ и Топаз камней. Пуссен — автопортрет. ИзОгНутое «пси» тройного канделябра. По ЗвОнкому клинку резьба: «Абракадабра», С тИбЕтским буддою бок о бок Тинторет. КаНоПской лирницы уста, как ночь, спокойны. Ей СнИтся древний плеск, ей снится берег знойный РеКи, Струящейся, как вечность, где-то там. ОгОнЬ чуть теплится на самом дне печурки. В еГо Мерцании загадочным цветам УпОдОбляются картофельные шкурки. М.Л. Лозинский, 1948
Александр Мельников СЧАСТЬЕ ИДУ ПО ДОРОГЕ ЕДУ ИЗ ДОМА В ДОМ В ДОРОГЕ ЖДЁТ КЛАД ДОМА ЖДУТ БЛИЗКИЕ РАСПРАВЛЯЮ КРЫЛЬЯ ЛЕГКО БЕСШУМНО КАЧАЮСЬ В ПОТОКАХ ВИЖУ НАБЛЮДАЮ НАХОЖУ СТРЕМИТЕЛЬНО ПИКИРУЮ ПОГРУЖАЮСЬ ЗАНЫРИВАЮ ВГРЫЗАЮСЬ РАСКАПЫВАЮ ЗОЛОТА ТЬМА КАМНИ БЛЕСТЯТ СОЛНЦЕ РАДУЮСЬ ПРИНОШУ В ДОМ ДЕЛЮСЬ С БЛИЗКИМИ РАДУЮСЬ ОТДЫХАЮ ДОМА ЖДЁТ ЖЕНЩИНА МНОГО ДЕТЕЙ РАДУЮСЬ ХРАНЮ ЗАЩИЩАЮ ЛЮБЛЮ СНОВА В ДОРОГУ НОВЫЙ МАРШРУТ ВЕСЬ МИР НОВЫЕ КЛАДЫ ПОДНЯЛСЯ УВИДЕЛ НЫРНУЛ СНОВА И СНОВА СЧАСТЛИВ 02.08.2007 Алтай, Артыбаш
Есть люди откровенно невезучие , А я живу, от всех себя тая. Обманное мое благополучие, Общительность обманная моя. С людьми я весел, звонко и находчиво, Мол, жизнь до удивленья хороша. И все ж при этом так неразговорчива Моей души глубинная душа. Не то чтоб я родился незадачливым, Я понимаю, что в глазах людей Быть выгодней несчастным, чем удачливым, Быть выгодней, а значит, и хитрей. Но, как назло, когда надежды-чаянья Вдруг рушилось, да так, что пыль от них, Когда мне было плохо до отчаянья, Я выглядел счастливее других. Мол, весел я и сыт небесной манною. И потому подспудно в глубине Не раз мою удачливость обману Жестоко люди не прощали мне. Николай Доризо
Леонид Губанов Растаяли, а может быть расстались, Лицо – темница всех моих вопросов. Сокровище, все острова состарились И нерушимых клятв сожгли обозы. Растаяли, а может быть простились, Остыли на земле простоволосой? Каким же мы отчаяньем мостились? Душа – темница всех моих вопросов. Когда я нажимаю на перо, Как будто на курок я нажимаю – Снегурочкино счастье намело: Расстрелянные годы оживают. Как много крови, а потом воды – Все утекло, но не подайте вида, Я весь перебинтован, ну а ты, Моя беда, победа и обида?! Я знаю, что в кольчуге старых слов Бессмысленен наш робкий поединок – Шрам глубже стал, он превратился в ров И сплетнями покрыт, как паутиной. На дне его я видел ваш портрет, Два-три письма, забытое колечко, И разговор, которому сто лет: «Простимся? – Нет! Расстанемся? – Конечно!» Я к вам уже навеки не приду, А если и увижу, вздрогну тихо, Как будто на могильную плиту, Где фото есть, знакомое до крика. Злорадно, как подвыпивший палач, Шепну на ушко проходящей жертве: «Не верьте мне, моя душа из жести, И казнь была одной из неудач!» Я уши от допросов залепил Лиловым воском, головою бился – Ведь я свою же бабу зарубил, Попутал в темноте, видать, ошибся. Мне кажется, мне кажется, с тех пор – Проходит где-то рядом, в шарфик кутаясь, Забыв тот окровавленный топор, Леонид Губанов Моя свобода, а быть может – мудрость. Растаяли... но мы с тобой не снег, Скорее, мы стремительно упали, Как две звезды, целуя все и всех Своими раскаленными губами. А кто-нибудь на нас смотрел в тиши, Загадывая хрупкое желанье, Чтоб только для его слепой души Осталась ты хоть капельку – живая! В жестокий век убийц, а не святых Прости мне, ангел, мой угрюмый почерк. Но мне милей увядшие цветы, Как звезды те, что умирают ночью!
А я причём? Когда впервые мне попалась поэзия Губанова,я сам был удивлён.Такие стихи,а о нём ведь особо и не слышно. А сколько их у нас ещё таких?
gandromur, ты нашел, вот и причем) Спасибо, теперь познакомлюсь с творчеством Губанова поближе.. Стихи потрясающие и очень жизненные..
Леонид Губанов СТИХОТВОРЕНИЕ О БРОШЕННОЙ ПОЭМЕ Эта женщина не дописана, Эта женщина не долатана, Этой женщине не до бисера, А до губ моих — Ада адова. Этой женщине — только месяцы, да и то совсем непорочные. Пусть слова ее не ременятся, Не скрипят зубами молочными. Вот сидит она, непричастная, Непричесанная, ей без надобности, И рука ее не при часиках, И лицо ее не при радости. Как ей хмурится, как ей горбится, Непрочитанной, обездоленной. Вся душа ее в белой горнице, Ну а горница недостроена. Вот и все дела, мама-вишенка, Вот такие вот, непригожие. Почему она просто — лишенка, Ни гостиная, ни прихожая? Что мне делать с ней, отлюбившему, Отходившему к бабам легкого? Подарить на грудь бусы лишние, Навести румян неба лётного? Ничего-то в ней не раскается, Ничего-то в ней не разбудится. Отвернет лицо, сгонит пальцы, Незнакомо-страшно напудрится. Я приеду к ней как-то пьяненьким, Завалюсь во двор, стану окна бить, А в моем пальто кулек пряников, А потом еще — что жевать и пить. Выходи, скажу, девка подлая, Говорить хочу все, что на сердце. А она в ответ: «Ты не подлинный, А ты вали к другой, а то хватится!» И опять закат с витра черного, И опять рассвет мира нового. Синий снег да снег, только в чем-то мы Виноваты все, невиновные. Я иду домой, словно в озере, Карасем иду из мошны. Сколько женщин мы к черту бросили — Скольким сами мы не нужны! Эта женщина с кожей тоненькой, Этой женщине из изгнания Будет гроб стоять в пятом томике Неизвестного мне издания. Я иду домой, не юлю, Пять лягавых я наколол. Мир обидели, как юлу, — Завели, забыв, на кого.
Ещё один из моих любимых: Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочащая слякоть Весною черною горит. Достать пролетку. За шесть гривен Чрез благовест, чрез клик колес Перенестись туда, где ливень Еще шумней чернил и слез. Где, как обугленные груши, С деревьев тысячи грачей Сорвутся в лужи и обрушат Сухую грусть на дно очей. Под ней проталины чернеют, И ветер криками изрыт, И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд. Борис Пастернак, 1912. Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин. Только белых мокрых комьев Быстрый промельк моховой, Только крыши, снег, и, кроме Крыш и снега, никого. И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной. И опять кольнут доныне Неотпущенной виной, И окно по крестовине Сдавит голод дровяной. Но нежданно по портьере Пробежит сомненья дрожь,- Тишину шагами меря. Ты, как будущность, войдешь. Ты появишься из двери В чем-то белом, без причуд, В чем-то, впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют. 1931
Времена были жуткие. А вообще,человек прошёл через психушку.Инакомыслие в нашей любимой стране,всегда дело опасное. :unknw:
gandromur, да не в инакомыслии тут дело, у человека жуткая депрессия - по стихам видать, а это как раз в психбольнице и лечат. Вообще, по поводу того, что психически-здоровых инакомыслящих держали в психбольницах, слишком приукрашено. Тюрем у нас хватало всегда.
Я почему и дал два периода.И всё равно хорош. ЗИМНЯЯ НОЧЬ Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела. Как летом роем мошкара Летит на пламя, Слетались хлопья со двора К оконной раме. Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела. На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья. И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На платье капал. И все терялось в снежной мгле Седой и белой. Свеча горела на столе, Свеча горела. На свечку дуло из угла, И жар соблазна Вздымал, как ангел, два крыла Крестообразно. Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела. 1946
А ранние,до психушки?Тоже депресивные? "Биография Губанова Леонида Георгиевича Родился 20 июля 1946 года в Москве в семье инженера Георгия Георгиевича Губанова и Анастасии Андреевны Перминовой, сотрудницы ОВИРа. Несмотря на служебное положение родителей, ребёнок был крещён в церкви Святой Троицы на Воробьёвых горах. Писать стихи начал с детства. В 1962 поступил в литературную студию при районной библиотеке. Несколько его стихотворений были опубликованы в газете «Пионерская правда». Тогда же увлёкся футуризмом и создал неофутуристический самиздатовский журнал «Бом», вместе с друзьями провел несколько поэтических выступлений в московских школах. Затем поступил в литературную студию Московского дворца пионеров. На него обратили внимание известные поэты. В 1964 Евгений Евтушенко помог напечатать отрывок из поэмы Леонида Губанова в журнале «Юность». Эта публикация стала последней публикацией Леонида Губанова в советской прессе. В начале 1965 года вместе с Владимиром Алейниковым, Владимиром Батшевым, Юрием Кублановским и другими участвовал в создании независимого литературно-художественного объединения СМОГ («Смелость, Мысль, Образ, Глубина»), стал одним из авторов его программы, устроил на своей квартире «штаб» СМОГа. Первый поэтический вечер объединения состоялся 19 февраля 1965 в одной из московских районных библиотек. Весной 1965 стихи Леонида Губанова были опубликованы в трёх самиздатских поэтических альманахах: «Авангард», «Чу!» и «Сфинксы». По его предложению СМОГ 14 апреля 1965 провёл демонстрацию в защиту «левого искусства», а 5 декабря 1965 принял участие в «митинге гласности» на Пушкинской площади. Через некотьрое время госпитализирован в психиатрическую больницу, где у него потребовали показаний против Александр Гинзбурга, который в июне 1966 передал Леониду Губанову вырезки из зарубежных газет о СМОГе. Родителей Леонида Губанова вызвали в горком партии, где предупредили, что их сын будет арестован, если не прекратит выступать со стихами. СМОГ в конце 1966 прекратил существование. В дальнейшем Леонид Губанов не принимал участия в официальной литературной жизни. На жизнь зарабатывал неквалифицированным трудом (был рабочим археологической экспедиции, фотолаборантом, пожарным, художником-оформителем, дворником, грузчиком…). Шумный успех 60-х к концу 70-х сменяется почти полным забвением. Умер 8 сентября 1983 года в возрасте тридцати семи лет, похоронен в Москве на Хованском кладбище. В 1994 в издательстве «ИМА-ПРЕСС» вышел первый сборник Леонида Губанова «Ангел в снегу». 2003 г. — «Я сослан к Музе на галеры…» Сост. И. С. Губанова. М.: Время, (Поэтическая библиотека), 2006 г. — Серый конь Золотая серия поэзии[1, 2]."
Перечитал уже несколько раз.Каждый раз,взгляд по-новому.А вообще сложилось впечатление,что писали два разных Пастернака. Насколько легко читается первая половина и сложнее вторая.
Уважуха, конечно! Честно говоря, стихи из романа запоминаются сразу, сам роман даже не пытался прочитать, знаю, что не мое. При все симпатии к личности и творчеству Пастернака. Насколько я могу судить о его жизни, долгое время он жил на переводах Шекспира и грузинских поэтов. И делал это здорово. Ему хотелось стать автором для многих, а эпоха делала его гением для культурной элиты. Роман стал попыткой вырваться из ограничений жизни. Этически и философски прорыв вышел лучше, чем эстетически. Я романа не читал, но... )))